УНИВЕРСИТЕТ ИТМО
Кафедра «Технологии программирования»

Михаил Шишкин — лауреат премии «Национальный бестселлер»

Текст романа «Венерин волос», разумеется, писался без идеи получить какую-либо премию.

Даже если бы я знал, что ни один человек его не прочитает, я бы все равно дописал роман до конца. Над этим романом по-настоящему, то есть каждый день, я работал три последних года.

И в тот день в конце декабря, когда я поставил последнюю точку и написал «Цюрих-Рим, 2002-2004».

Настоящая премия, что Бог дал мне возможность дописать этот текст до конца. Все эти годы я жил в страхе, что вот, например, ты сидишь за рулем, а какой-нибудь идиот выскочит тебе навстречу — и на этом все закончится, и никакой точки в конце романа не будет.

Эта книга так важна для меня, так как должна быть книга, с которой потом не страшно будет умереть. У Бога на Страшном суде не будет времени читать все книги. Он прочтет какую-нибудь одну.

Когда-то казалось, что это «Взятие Измаила», за которую в 2001 году я получил Букеровскую премию. Потом прошло время, и я понял, что той книжкой мне нельзя оправдаться, потому что она о преодолении страха перед жизнью, писанием, собиранием слов, ребенком — чем угодно. Проходит время и понимаешь, что бояться жизни совершенно не нужно, жизнью надо наслаждаться во всех ее проявлениях, а преодолевать надо смерть. Последняя книга о преодолении смерти любовью и словом.

Когда ты заканчиваешь роман, то понимаешь, что настолько выложился весь, что не можешь сразу жить.

Читатель, для которого я пишу, похож на меня тем, что тоже ищет Бога. И пока он его ищет, бог есть — он где-то рядом, дышит ему в ухо. А когда он говорит: «Да, я нашел — он в этой церкви, синагоге или кирхе», тогда Бог моментально исчезает. Читателю важно почувствовать, что он не один.

Язык — отражение реальности, он сам строит эту реальность. Когда я стал писать о Швейцарии, выяснилось, что русский язык не приспособлен (!) для этого — в нем нет инструментов для описания этой реальности. Мне поневоле пришлось перейти на немецкий. С другой стороны, вы не можете не русским языком описать реалии русского мира. Невозможно, перевести на другой язык и выразить даже по-русски слова, в которых здесь все живут.

Я вместе с русской литературой пытаюсь читателя вытащить, спасти от того русского языка, смысл которого в унижении и опускании. Это язык тюремного сознания.